Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки,
то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья.
Что же
до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек,
то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ,
что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий (с неудовольствием).А, не
до слов теперь! Знаете ли,
что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери?
Что? а?
что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из
чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну
что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно.
Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый:
до тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!
Я раз слушал его: ну, покамест говорил об ассириянах и вавилонянах — еще ничего, а как добрался
до Александра Македонского,
то я не могу вам сказать,
что с ним сделалось.
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове
до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не
то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая,
что еще можно бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится такая жизнь.
Влас наземь опускается.
«
Что так?» — спросили странники.
— Да отдохну пока!
Теперь не скоро князюшка
Сойдет с коня любимого!
С
тех пор, как слух прошел,
Что воля нам готовится,
У князя речь одна:
Что мужику у барина
До светопреставления
Зажату быть в горсти!..
Глеб — он жаден был — соблазняется:
Завещание сожигается!
На десятки лет,
до недавних дней
Восемь тысяч душ закрепил злодей,
С родом, с племенем;
что народу-то!
Что народу-то! с камнем в воду-то!
Все прощает Бог, а Иудин грех
Не прощается.
Ой мужик! мужик! ты грешнее всех,
И за
то тебе вечно маяться!
Молиться в ночь морозную
Под звездным небом Божиим
Люблю я с
той поры.
Беда пристигнет — вспомните
И женам посоветуйте:
Усердней не помолишься
Нигде и никогда.
Чем больше я молилася,
Тем легче становилося,
И силы прибавлялося,
Чем чаще я касалася
До белой, снежной скатерти
Горящей головой…
У батюшки, у матушки
С Филиппом побывала я,
За дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею,
Одним порядком шли,
Что год,
то дети: некогда
Ни думать, ни печалиться,
Дай Бог с работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь — когда останется
От старших да от деточек,
Уснешь — когда больна…
А на четвертый новое
Подкралось горе лютое —
К кому оно привяжется,
До смерти не избыть!
Дела-то все недавние,
Я был в
то время старостой,
Случился тут — так слышал сам,
Как он честил помещиков,
До слова помню всё:
«Корят жидов,
что предали
Христа… а вы
что сделали?
Пришла старуха старая,
Рябая, одноглазая,
И объявила, кланяясь,
Что счастлива она:
Что у нее по осени
Родилось реп
до тысячи
На небольшой гряде.
— Такая репа крупная,
Такая репа вкусная,
А вся гряда — сажени три,
А впоперечь — аршин! —
Над бабой посмеялися,
А водки капли не дали:
«Ты дома выпей, старая,
Той репой закуси...
Что шаг,
то натыкалися
Крестьяне на диковину:
Особая и странная
Работа всюду шла.
Один дворовый мучился
У двери: ручки медные
Отвинчивал; другой
Нес изразцы какие-то.
«Наковырял, Егорушка?» —
Окликнули с пруда.
В саду ребята яблоню
Качали. — Мало, дяденька!
Теперь они осталися
Уж только наверху,
А было их
до пропасти!
Луга-то (эти самые),
Да водка, да с три короба
Посулов
то и сделали,
Что мир решил помалчивать
До смерти старика.
Скотинин. И не деревеньки, а
то,
что в деревеньках-то ее водится и
до чего моя смертная охота.
Стародум(читает). «…Я теперь только узнал… ведет в Москву свою команду… Он с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится с вами… Возьмите труд узнать образ мыслей его». (В сторону.) Конечно. Без
того ее не выдам… «Вы найдете… Ваш истинный друг…» Хорошо. Это письмо
до тебя принадлежит. Я сказывал тебе,
что молодой человек, похвальных свойств, представлен… Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это и давеча приметил и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
Софья. Кто же остережет человека, кто не допустит
до того, за
что после мучит его совесть?
Стародум. Как! А разве
тот счастлив, кто счастлив один? Знай,
что, как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на
то только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже
до того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли
тот, кому нечего желать, а лишь есть
чего бояться?
Таким образом оказывалось,
что Бородавкин поспел как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить на"песце"была доведена в нем почти
до исступления. Дни и ночи он все выдумывал,
что бы такое выстроить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И так думал и этак, но настоящим манером додуматься все-таки не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановился на
том,
что буквально пошел по стопам своего знаменитого предшественника.
Но бумага не приходила, а бригадир плел да плел свою сеть и доплел
до того,
что помаленьку опутал ею весь город. Нет ничего опаснее, как корни и нити, когда примутся за них вплотную. С помощью двух инвалидов бригадир перепутал и перетаскал на съезжую почти весь город, так
что не было дома, который не считал бы одного или двух злоумышленников.
Они
тем легче могли успеть в своем намерении,
что в это время своеволие глуповцев дошло
до размеров неслыханных. Мало
того что они в один день сбросили с раската и утопили в реке целые десятки излюбленных граждан, но на заставе самовольно остановили ехавшего из губернии, по казенной подорожной, чиновника.
Разумеется, Угрюм-Бурчеев ничего этого не предвидел, но, взглянув на громадную массу вод, он
до того просветлел,
что даже получил дар слова и стал хвастаться.
Побоища происходили очень серьезные, но глуповцы
до того пригляделись к этому явлению,
что нимало даже не формализировались им.
Он спал на голой земле и только в сильные морозы позволял себе укрыться на пожарном сеновале; вместо подушки клал под головы́ камень; вставал с зарею, надевал вицмундир и тотчас же бил в барабан; курил махорку
до такой степени вонючую,
что даже полицейские солдаты и
те краснели, когда
до обоняния их доходил запах ее; ел лошадиное мясо и свободно пережевывал воловьи жилы.
Мало-помалу, несмотря на протесты, идея эта
до того окрепла в голове ревнивого начальника,
что он решился испытать своих подчиненных и кликнул клич.
Что касается
до внутреннего содержания «Летописца»,
то оно по преимуществу фантастическое и по местам даже почти невероятное в наше просвещенное время.
Из всех этих слов народ понимал только: «известно» и «наконец нашли». И когда грамотеи выкрикивали эти слова,
то народ снимал шапки, вздыхал и крестился. Ясно,
что в этом не только не было бунта, а скорее исполнение предначертаний начальства. Народ, доведенный
до вздыхания, — какого еще идеала можно требовать!
«Толстомясая немка», обманутая наружною тишиной, сочла себя вполне утвердившеюся и
до того осмелилась,
что вышла на улицу без провожатого и начала заигрывать с проходящими.
Что же касается
до мер строгости,
то они всякому, даже не бывшему в кадетских корпусах, довольно известны.
Утром помощник градоначальника, сажая капусту, видел, как обыватели вновь поздравляли друг друга, лобызались и проливали слезы. Некоторые из них
до того осмелились,
что даже подходили к нему, хлопали по плечу и в шутку называли свинопасом. Всех этих смельчаков помощник градоначальника, конечно, тогда же записал на бумажку.
— И
тех из вас, которым ни
до чего дела нет, я буду миловать; прочих же всех — казнить.
И действительно, Фердыщенко был
до того прост,
что летописец считает нужным неоднократно и с особенною настойчивостью остановиться на этом качестве, как на самом естественном объяснении
того удовольствия, которое испытывали глуповцы во время бригадирского управления.
Но когда дошли
до того,
что ободрали на лепешки кору с последней сосны, когда не стало ни жен, ни дев и нечем было «людской завод» продолжать, тогда головотяпы первые взялись за ум.
К вечеру разлив был
до того велик,
что не видно было пределов его, а вода между
тем все еще прибывала и прибывала.
Но так как Глупов всем изобилует и ничего, кроме розог и административных мероприятий, не потребляет, другие же страны, как-то: село Недоедово, деревня Голодаевка и проч., суть совершенно голодные и притом
до чрезмерности жадные,
то естественно,
что торговый баланс всегда склоняется в пользу Глупова.
Во всяком случае, в видах предотвращения злонамеренных толкований, издатель считает долгом оговориться,
что весь его труд в настоящем случае заключается только в
том,
что он исправил тяжелый и устарелый слог «Летописца» и имел надлежащий надзор за орфографией, нимало не касаясь самого содержания летописи. С первой минуты
до последней издателя не покидал грозный образ Михаила Петровича Погодина, и это одно уже может служить ручательством, с каким почтительным трепетом он относился к своей задаче.
Сверх
того, он уже потому чувствовал себя беззащитным перед демагогами,
что последние, так сказать, считали его своим созданием и в этом смысле действовали
до крайности ловко.
Поняли,
что кому-нибудь да надо верх взять, и послали сказать соседям: будем друг с дружкой
до тех пор головами тяпаться, пока кто кого перетяпает.
Это
до того подействовало на Линкина,
что он сейчас же не только сознался во всем, но даже много прибавил такого,
чего никогда и не бывало.
Но глуповцам приходилось не
до бунтовства; собрались они, начали тихим манером сговариваться, как бы им «о себе промыслить», но никаких новых выдумок измыслить не могли, кроме
того,
что опять выбрали ходока.
Предстояло атаковать на пути гору Свистуху; скомандовали: в атаку! передние ряды отважно бросились вперед, но оловянные солдатики за ними не последовали. И так как на лицах их,"ради поспешения", черты были нанесены лишь в виде абриса [Абрис (нем.) — контур, очертание.] и притом в большом беспорядке,
то издали казалось,
что солдатики иронически улыбаются. А от иронии
до крамолы — один шаг.
Развращение нравов дошло
до того,
что глуповцы посягнули проникнуть в тайну построения миров и открыто рукоплескали учителю каллиграфии, который, выйдя из пределов своей специальности, проповедовал с кафедры,
что мир не мог быть сотворен в шесть дней.
В самое короткое время физиономия города
до того изменилась,
что он сделался почти неузнаваем.
Стало быть, все дело заключалось в недоразумении, и это оказывается
тем достовернее,
что глуповцы даже и
до сего дня не могут разъяснить значение слова"академия", хотя его-то именно и напечатал Бородавкин крупным шрифтом (см. в полном собрании прокламаций № 1089).
В короткое время он
до того процвел,
что начал уже находить,
что в Глупове ему тесно, а"нужно-де мне, Козырю, вскорости в Петербурге быть, а тамо и ко двору явиться".
Поэтому действительная причина его увольнения заключалась едва ли не в
том,
что он был когда-то в Гатчине истопником и, следовательно,
до некоторой степени представлял собой гатчинское демократическое начало.
Что происходит в
тех слоях пучины, которые следуют непосредственно за верхним слоем и далее,
до самого дна? пребывают ли они спокойными, или и на них производит свое давление тревога, обнаружившаяся в верхнем слое? — с полною достоверностью определить это невозможно, так как вообще у нас еще нет привычки приглядываться к
тому,
что уходит далеко вглубь.
Как они решены? — это загадка
до того мучительная,
что рискуешь перебрать всевозможные вопросы и решения и не напасть именно на
те, о которых идет речь.
Сначала он распоряжался довольно деятельно и даже пустил в дерущихся порядочную струю воды; но когда увидел Домашку, действовавшую в одной рубахе впереди всех с вилами в руках,
то"злопыхательное"сердце его
до такой степени воспламенилось,
что он мгновенно забыл и о силе данной им присяги, и о цели своего прибытия.
С течением времени Байбаков не только перестал тосковать, но даже
до того осмелился,
что самому градскому голове посулил отдать его без зачета в солдаты, если он каждый день не будет выдавать ему на шкалик.
Но словам этим не поверили и решили: сечь аманатов
до тех пор, пока не укажут, где слобода. Но странное дело!
Чем больше секли,
тем слабее становилась уверенность отыскать желанную слободу! Это было
до того неожиданно,
что Бородавкин растерзал на себе мундир и, подняв правую руку к небесам, погрозил пальцем и сказал...